Неточные совпадения
Лука Лукич (про себя, в нерешимости).Вот тебе раз! Уж этого никак не предполагал.
Брать или не
брать?
Мы, разумеется, не сидели с ним на одном месте, лета
брали свое, мы хохотали и дурачились, дразнили Зонненберга и стреляли на нашем дворе из
лука; но основа всего была очень далека от пустого товарищества; нас связывала, сверх равенства лет, сверх нашего «химического» сродства, наша общая религия.
— Ну, это еще старуха надвое сказала, Иван Семеныч. В глупой копейке толку мало, а умная любит, чтобы ее умненько и
брали… Ну что, как Лука-то Назарыч?
— Какое приданое? Девку
берут, девка важная. Да ведь такой чорт, что и отдать-то еще за богатого хочет. Калым большой содрать хочет.
Лука есть казак, сосед мне и племянник, молодец малый, чтò чеченца убил, давно уж сватает; так все не отдает. То, другое да третье; девка молода, говорит. А я знаю, что думает. Хочет, чтобы покла̀нялись. Нынче чтò сраму было за девку за эту. А всё Лукашке высватают. Потому первый казак в станице, джигит, абрека убил, крест дадут.
Лука(
берет Настю за руку). Уйдем, милая! ничего… не сердись! Я — знаю… Я — верю! Твоя правда, а не ихняя… Коли ты веришь, была у тебя настоящая любовь… значит — была она! Была! А на него — не сердись, на сожителя-то… Он… может, и впрямь из зависти смеется… у него, может, вовсе не было настоящего-то… ничего не было! Пойдем-ка!..
Лука. Ты — не говори! Лучше моего не скажешь! Ты слушай: которая тут тебе нравится,
бери ее под руку да отсюда — шагом марш! — уходи! Прочь уходи…
— Так-то так, посытнее, может статься — посытнее; да на все есть время: придут такие года, вот хоть бы мои теперь, не след потреблять такой пищи; вот я пятнадцать лет мяса в рот не
беру, а слава тебе, всевышнему создателю, на силы не жалуюсь. Только и вся моя еда: хлеб,
лук, да квасу ину пору подольешь…
— Нынче пост голодный, ваше сиятельство, — вмешался Чурис, поясняя слова бабы: — хлеб да
лук — вот и пища наша мужицкая. Еще слава-ти Господи, хлебушка-то у меня, по милости вашей, по сю пору хватило, а то сплошь у наших мужиков и хлеба-то нет.
Луку ныне везде незарод. У Михайла-огородника анадысь посылали, за пучек по грошу
берут, а покупать нашему брату нèоткуда. С Пасхи почитай-что и в церкву Божью не ходим, и свечку Миколе купить не́ на что.
Обед стоил полтину; Семен Иванович употреблял только двадцать пять копеек медью и никогда не восходил выше, и потому
брал по порциям, или одни щи с пирогом, или одну говядину; чаще же всего не ел ни щей, ни говядины, а съедал в меру ситного с
луком, с творогом, с огурцом рассольным или с другими приправами, что было несравненно дешевле, и только тогда, когда уже невмочь становилось, обращался опять к своей половине обеда…
— Что мне вам рассказывать? вы видите сами,
Лука Иваныч. Лгать я вам не хочу: я ведь не из ревности; с вами я так жила, потому что человек вы добрый, а больше ничего у меня не было. Теперь степенный человек меня любит, жениться на мне хочет… слово я скажи. Вам я в тягость… к чему же мне один срам на себя
брать, скажите на милость? Я и прошу вас Христом Богом…
—
Берите, — строго перебил
Лука Иванович, — что ж вы благодеяние, что ли, мне желаете оказывать?
— Нет, уж избавьте от такой миссии! — живо заговорил
Лука Иванович. — Где нам
брать на себя перерождать женщин вроде вашей кузины! Мы ведь замухрышки!